В отпуске читаю мемуары Тарстона Мура. Прочитал половину, и это, наверное, одна из самых интересных книг в моем киндле за последнее время. Тарстон Мур — человек, о котором я думаю довольно много, это буквально моя римская империя, потому что в нем есть что-то очень родственное. Но почему? Что я вообще о нем знаю? Только его образ и какие-то обрывки информации: долговязый парень с ягуаром, классно выглядящий на сцене, человек, который некрасиво поступил с Ким Гордон и, по сути, стал причиной распада Sonic Youth.

О личности Мура я составил впечатление из документалки 1991: The Year Punk Broke, где он показан как довольно занудный парень, мало на меня похожий, а еще его не очень любят в определенных панк-кругах, где распространено мнение, что музыкальные коллекционеры (у Тарстона огромная коллекция пластинок) не должны играть в группах и не могут произвести ничего нового. Мнение спорное, скажем так.

Я был на презентации его нового сольного альбома, Тарстон больше говорил с публикой, чем играл, и, например, рассказывал, что недавно завел двух собак и назвал их в честь культового арт-пространства в Нидерландах и нидерландского поэта. Псы гавкали, когда слышали голос хозяина: концерт был в музыкальном магазине, питомцы расположились где-то за кассой. Я время от времени вижу его в Cafe OTO, мои знакомые иногда покупают у него примочки, а знакомые знакомых выпускаются на его лейбле. Он производит впечатление человека, с которым можно поболтать в клубе как с любым другим посетителем, и которому искренне интересно жить свою жизнь и заниматься творчеством ради творчества.

Мне всегда интересно узнать, что сформировало важного для меня музыканта человека, каким было его детство, какие пластинки он послушал первыми и как начал играть на гитаре. Мур рано услышал панк-рок, влюбился в эту музыку, начал бренчать на гитаре и читать музыкальные журналы, в которых рассказывали о нью-йоркской сцене. Жил он в полутора часах от Нью-Йорка, в Коннектикуте, и, будучи совсем юным, начал регулярно ездить в Нью-Йорк с другом Гарольдом, ходить в CBGB и изучать происходящее на музыкальной сцене. Тарстон с другом стояли в многочасовых очередях, а в CBGB он впервые попал, попросив у Ричарда Хелла (они не были знакомы, но Мур, конечно, знал, кто это) проходку; тот лизнул руку со штампом и «перевел» его Тарстону, я сам так делал в детстве. Начинали с концертов Патти Смит, любимую книгу которой, Just Kids, я бы назвал спутником мемуаров Тарстона. Именно Just Kids, а не Girl In A Band Ким Гордон.

У мемуаров Ким другой спутник, книга воспоминаний Кэрри Бранстин из Sleater-Kinney. Они рассказывают примерно одну и ту же историю девушки в инди-группе, только с разных позиций и точек зрения. Ким — человек с впечатляющей карьерой, которая начала играть музыку в более чем сознательном возрасте, а Кэрри была гитаристкой в группе, которая стала по-настоящему оцененнной уже после распада и воссоединения. В случае Тарстона и Патти оба автора рассказывают в первой половине книги одну и ту же историю становления артиста в Нью-Йорке в 1970-х. Но Патти, как бы она не прибеднялась в книге, — птица совсем другого полета, она представительница арт-богемы Нью-Йорка, жила в отеле Chelsea, знала величайших художников, поэтов и писателей, была музой одного из наиболее значимых фотографов XX века Роберта Мэпплторпа, не говоря уже о ее собственных творческих достижениях. Она хоть и чувствовала себя аутсайдером в этой богемной тусовке, но все же была частью тусовки.

А Тарстон — это просто парень, который ходил на её концерты. Поэтому его взгляд на события 1976–1979 годов — взгляд не человека искусства, а фаната, который обожал ту атмосферу, фанатично посещал концерты, пробивался в первый ряд и ловил каждое слово вокалистов и гитаристов. Он мечтал создать свою группу не только для самовыражения, как это было у Патти Смит, но потому что ему безумно нравилась сама идея стоять на сцене и играть. Сама концепция «быть музыкантом».

Для Ким музыка стала одним из способов самовыражения, далеко не единственным, и без музыки она, наверное, прекрасно прожила бы. Для Тарстона (на момент начала отношений с Ким ему было чуть за 20, а ей 27) играть на сцене было самоцелью и единственно возможным способом самовыражения. Когда я читаю его рассказы о самом интересном периоде в музыкальной жизни Нью-Йорка, об увлечении ноу-вейвом и попытке найти свое место в этом мире, я вижу себя, такого же, только куда более низкого и менее талантливого застенчивого чувака, который стоял в первом ряду, с восхищением смотрел на музыкантов и думал, что однажды окажусь на сцене тоже. Чувака, который был влюблен, и остается влюблен в саму концепцию рок-группы.

Пожалуй, отправлю демку своей команды на лейбл Тарстона.